Наталья Моисеева
…Но тут случилась пауза. Едва они прошли два десятка шагов, как из-за бугра на проселок выкатила долгая с высокими грядками сноповозка с двумя ездоками на передке. Телегу тащила тощая каурая лошаденка. Тонкомордая, с бледной нечесаной гривой и печальными глазами. Убрана лошадка была в старый, истрепанный хомут с потрескавшимися клешнями и изорванным оголовком, в потрескавшуюся от времени сбрую и изжеванное железное удило. Лошадь вживе Аваддоша видел впервые, и у него радостно затрепыхалось сердечко. Он бросился к доброй зверюге, едва не угодив ей под копыта, и та, удивленно фыркнув, узнав в нем своего, смирно остановилась и сразу же потянулась к нему своими мохнатыми губами. Аваддоша завизжал от радости и принялся целовать добродушную лошадиную морду, а та норовила отблагодарить мальчика и щекотала губами его волосы и лицо. Ездоки, заживо заспиртованный, синюшно-опухший мужичок с дохлой сивой бороденкой и белобрысый с простоватым обличьем оголец лет двенадцати, сидели обок на притрушенной соломой доске, заменяющей козлы. Мужичок поигрывал кнутом и глядел на путников кроткими васильковыми глазами. Парнишка же дружелюбия особого не проявлял. С нарочитой строгостью взирал на играющего с лошадью мальчишку.
- Эй, малый, - деловито проговорил он. - Ты что эт лошади под копыта лезешь? А от грызанет тебя щас эта шалава? Ты знашь, кака она норовиста?!
- Не грызанет! - дерзко отвечал Аваддоша и продолжал жалеть лошадку.
-Ну, глупóй! Ну, глупóй!
-Та пущай его! - потворствовал мужичок. - У них вроде заимпонимание. Здравствуйте вам! - запоздало поклонился Цвеккеру, приподняв фуражку. Хлопчик тоже снисходительно кивнул головой, но фуражки не снял. - Чай по грибы?..
…- От доиграется щас этот городской! Грызанет же тебя эта шалава! Ты что, и в сам деле глуп?й? Оттащите же его, дядька, от лошади-то, а то по шее он сейчас получит!
Аваддоша, сорвав куст метлицы посочней, начхав на угрозы бойкого хлопца, угошал свою подружку. Та, покивывая головой, поедала угощеньице, а он заглядывал в ее бархатные глаза и, потягиваясь на носках, норовил дотянуться рукой до челки.
- Эк, не вырос ишшо! Да, почитай тако и останешься недорослым. Ить не слухаешь старших, а? Неслухмённый такой!- глаза мужичка заискрились голубой лестью.
-А как зовут лошадку? - спрашивал Аваддоша в ответ, обирая с нечесаной гривы лошади прошлогодние репяхи.
- Та Дашка, хай ей в дышло!
- Как интересно- Дашка! - он стал гладить Дашкину морду. - Дашка! Дашка! - приговаривал. - А что она еще ест, кроме травы?
- Да усе!
- И хлеб? - наивно спрашивал всезнающий Аваддоша.
- Ого-го! Хоть воз!
- А яблоки?
-Тю на него! - хохотнул возница. - От дай - так увидишь!
Аваддоша кинулся к рюкзаку, стояшему у ног Цвеккера. Вынул из него сверток с едой.
- Я не буду обедать, - сказал он Цвеккеру. Поделил хлеб и яблоки и понес свою порцию лошади. - А ну, что я тебе принес? Попробуй-ка! - сунул он зверюге угощение.
-А почему у нее глаза такие грустные? А ей, наверное, тяжело тащить такую большую телегу? А почему она такая худенькая? Вон травы сколько! Вы, наверное, плохо с ней обращаетесь? Не чешете, не ухаживаете. Такая она у вас запущенная! Не жалко? А почему вы не купите лошадку вторую? Ей бы не так скучно было бы работать, да и полегче было б. А хомут у нее совсем старый! Ей, наверное, стыдно носить такой? Посмотрите, вон весь в трещинах и верх изодранный!
- Эк, адвокат лошадиный! - снова хохотнул возница. - Ну, надо же!? Та хай ее леший чешет! Вижу, мил человек, не скучно вам с огольцом. Шустрый! Глаз да глаз ему нужён! Ить сотворит каку оказию, а!? А то и по миру пустит? Хлебом да яблуками скотину кормить? Грех!
Цвеккер молчал и прибито улыбался…
…- Эк, присталый! Иди-т-ко лучше за грибами! - возница взмахнул кнутом. - Ну-гу-гу, стерва! Пошла-а-а!- с плеча хлыстанул он сыромятиной лошадку по изъязвленному крупу, и Аваддоша вздрогнул, будто ударили кнутом его. В глазах лошадки сверкнули влажные искры, она встрепенулась всей шкурой, испуганно дернула телегу, и та, охнув осиновыми бортами, покатила дальше.
Аваддоша растерянно глядел вслед ковыляющей хлебнице, в глазах его плавились недобрые огни, и Цвеккеру показалось, что телега убралась вовремя. Он облегченно вздохнул.
-Мерзкий народец!- угрюмо проговорил мальчик, когда телега нырнула в овраг. - Скупой! Бездушный! Расчетливый!
На лице Цвеккера изобразился протест.
- Вообще-то деревенские люди неплохие. Приветливые. Уважительные. Зачем судить их так всех скопом?
- "Уважительные"!? "Приветливые!?"- Аваддоша уже с презрением взглянул на своего пестуна. - Вы ребенок, Гектор Соломонович! Как можно доверять деревенскому добродушию? Неужели вы не видите, что оно не от сердца? Что оно из-за трусости и лести? За своей простотой мужик всегда булыжник прячет. Он ненавидит культуру, ненавидит цивилизацию. Он будет разорять и сокрушать все, что вокруг него и будет сдирать шкуру со всего живого. Это вор, пьяница и разбойник! Ему все равно что грабить. Попробуйте отнять у него то, что он считает своим! Попробуйте! Он с такой же легкостью перережет вам глотку, как и курице.
Цвеккер со страхом глядел на мальчика.
- О, Иезекииль! Что говоришь ты! У деревенского человека есть Бог!
- Бог у него по двунадесятым праздникам. И то только до полудня. И не кланяйтесь им больше никогда! - закричал он вдруг звонко. - Сволочь! Чужого хлеба пожалел для лошадки!..
…как вдруг…едва выйдя на проселок, ведущий к трассе, они увидели вдруг знакомую телегу. Набитая доверху свежескошенной травой, она едва тащилась, отчаянно повизгивая несмазанными осями. Телега удалялась от них, и Аваддоша проводив ее печальным взглядом, мысленно пожелал лошадке благополучно дотянуть тяжелый воз до своего двора. Наверное ничего бы не случилось и они мирно разошлись бы каждый в свою сторону, но тут что-то произошло: послышались ругань возницы, свист кнута и жалобное ржанье. Аваддоша бросился к телеге и, подбежав, увидел дикую картину. Лошадь, вытянув воз до середины поката, выдохлась и не могла тащить дальше, а рассвирепевший возница тянул ее за узду и что есть силы хлестал кнутом по глазам.
- Ну-у-у! Ну-у-у, проклятая! Баба тебе через оглобли переступила! Пошла! Пошла-а-а, стерва ленивая! Ну-гу-гу-гу, сво-о-олочь! - и стегал лошадку безбожно, в трикнута.
Лошадь ржала, высоко задрав голову, и рвала воз, но протянув его несколько шагов, останавливалась снова. И возница с пущей злостью принимался хлестать ее снова.
Хлопчик сидел на козлах и колотил лошадку в круп палкой.
- Шалава! Стерва! Огонь на тебя Антонов!
Как зверь кинулся Аваддоша к вознице, вывернул из его рук кнут и стал хлестать того, не разбирая места.
- Сволочь! Сволочь! Недочеловек!- хлестал он, норовя задеть лицо мужика жалом кнута.- Лошадью… лошадью тебе нужно бы родиться, выродок, и таскать телеги. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! - звонко кричал он.
Возница, упав на землю, выл и крутился под кнутом, закрывая лицо руками, и руки, принимавшие удары, тотчас вздулись страшными синими пиявками, но мальчик хлестал их и хлестал. Нещадно. С ненавистью. И зеленые глаза его сверкали плотоядной радостью, как у хищника, растерзывающего добычу.
Подбежал запыхавшийся Цвеккер. Бросился отнимать у мальчика кнут, но тут же испробовал кнута и сам и отлетел в сторону. И стоял теперь, держась за ударенное плечо, и с ужасом, остановившимся в лице, ждал, чем закончится эта кровавая сцена.
Возница с воплем полез на четвереньках под телегу. И Аваддоша принялся стегать теперь последыша. Цвеккер увидел на миг в сгущающихся сумерках бледное лицо подростка и вывернутые от страха глаза. Видел, как черная плеть стремительно, как змея, стеганула по ним. Мальчишка взвыл дурным голосом и бросился головой под лавку, и теперь из-под нее торчал его острый зад, и Аваддоша стегал теперь по этому заду. Звонко, с жутким свистом рассекал воздух кнут и сек хлипкую человеческую плоть: Хлясь! Хлясь! Хлясь! - мокро! звучно! круто! Страшно!
- Выродок! Выродок! Выродок! Семя чудовищное! Сдохни! Сдохни, проклятый!
Хлопчик с диким воплем свалился на землю и тоже полез под телегу, и лишь только тогда Аваддоша очнулся. Он весь трясся от гнева. И черная плеть кнута, опущенная в пыльную траву, конвульсивно подрагивала в ней тонкой окровавленной змейкой. Жуткий запах запекшейся крови бил в горло. Возница и его пащенок, укрыв голову руками, лежали под телегой, ждали, когда пройдет гроза. Мальчишка ублюдочно поскуливал. Аваддоша сломал о спицы колеса кнутовище и забросил его далеко в бурьяны. Подошел к лошади, разрезал охотничьим ножом узду, супонь, гужи - и оглобли упали. Икромсал в куски всю упряжь. Заставил Цвеккера снять с лошади хомут, и все еще трясущийся от страха Цвеккер не посмел возразить. Кой как, дрожащими руками, покашиваясь на смиренно лежащих под телегой возниц, он снял с лошади хомут, догадавшись каким-то образом вначале перевернуть его: наверное, видел где-то…
Молча, Аваддоша взял лошадь за обрезок узды и повел в лес. Та пошла за ним послушно, как за хозяином.
- Что делать ты хочешь? - спросил Цвеккер.
- Не знаю! - ответил изломанным голосом мальчик. - Нужно увести куда-нибудь лошадку.- По лицу его текли запоздалые слезы. - Простите меня! Я, кажется вас ударил?
- Ничего! - обмершими губами ответил эскулап.
Ледяным стеклом дохнули в лицо сумеречные сполохи. Синим туманом заклубились в низинах. Далеко впереди зажигал огни Зеленоград.
-Давайте уведем ее в лес?
-Она ко двору все равно вернется.
- Может, в какую деревню?
- Хозяин найдется опять-таки! - возражал тихо Цвеккер.
- Что же делать?
- Ничего! Брось ее! Плетью обух разве перешибешь? Заступился за лошадку, и то хорошо. Бог не накажет. Но нам бы поскорей от греха. Избил ты людей до полусмерти. Неровен час, свидетели объявятся. Брось!
Аваддошу, наконец, прорвало, и он громко разрыдался, уткнувшись лицом в теплые бархатные губы Дашки. Дашка тихонько пофыркивала и нежно пожевывала губами его плачущее лицо. Нарыдавшись, он обнял и расцеловал лошадку и уже беспрепятственно дал себя увести…